Вот что говорил сам Явлинский о своем назначении.
- Осенью 1990 года. Тогда Верховный совет России, Ельцин громили Государственный банк СССР. Тогда прекратили платить налоги в союзный бюджет. Это были действия разрушительные, они разламывали любую экономику, неважно - рыночную, плановую. Какая бы у нас она ни была, но людей она кормила, люди ею жили. И не было никакой нужды все это ломать и громить. Я у Ельцина спрашивал: зачем он это делает? Он говорил: “Это временно, потом мы это изменим”. Что это означало - неизвестно. С одной стороны, все кричали про пустые прилавки. А с другой стороны, делали все, чтобы они были пустыми. Тогда я и ушел в отставку.
Вернулся в августе 1991 года, по просьбе Ельцина и Горбачева, первым заместителем председателя Комитета по оперативному управлению экономикой СССР. После путча было разгромлено союзное правительство, но был создан этот комитет. Он и спас страну от экономической катастрофы.
Я там разрабатывал экономический договор между республиками СССР. Стремился сохранить хозяйственные связи. Договор был подписан в Кремле в октябре 1991 года всеми, включая прибалтийские республики, кроме Азербайджана и Грузии.
После этого Ельцин стал обсуждать со мной вопрос о назначении меня премьер-министром в правительство России. Я обдумал, стал обсуждать с ним вопрос: что надо делать? Какой будет план реформы, с чего она начнется? Что будет с экономическим союзом?
Денег много, а товаров - нет. Это самая болезненная точка экономики. Существовало два способа решения. Мой способ - продавать людям то, что раньше никогда не продавали: парикмахерские, магазины, участки земли, грузовики, такси, автобусы, ларьки, прачечные, химчистки - средства производства тогда это называлось. Конечно, не РАО “ЕЭС” и не нефтяные компании.
Цены могли быть невысокие, они определялись бы тем, сколько люди хотели бы тратить. Это были бы рыночные цены, вытекающие из спроса и предложения. Главное - это позволяло людям сохранить сбережения, материализовать их и, одновременно, можно было быстро создать реальный средний класс.
А логика гайдаровской команды была - отпустить немедленно цены. Я говорил: давайте по любой цене отдадим людям средства производства, а рынок определится с ценами. Сторонники Гайдара сказали: давайте мы на все товары освободим потребительские цены. И это при полной нерешенности вопросов собственности и в сфере торговли.
Помните 1992 год, 3 января принят был их вариант, и это означало крах экономики. Ваучеры появились только через год, когда уже была гиперинфляция в 2600 процентов! Деньги превратились в пыль. Попутно замечу: когда мои оппоненты говорят, что это были не настоящие деньги, хочу напомнить - в ГДР в голову никому не пришло сказать про гэдээровские марки, что это не настоящие деньги. Их обменяли на западногерманские марки.
Ельцин утверждал: “Нет, мы одновременно должны освободить цены, без этого не будет рынка”. А касательно договора с республиками СССР прямо заявил: “Григорий Алексеевич, Россия пойдет одна. Она ждать никого не будет. И путаться с ними тоже не будет”. Я возразил: “Это означает конец тысячелетней страны”. - “Это не важно. Важна реформа”. На этом мы расстались.
Через две недели Геннадий Бурбулис, государственный секретарь при Ельцине, пригласил меня в “Белый дом”, в маленькую заднюю комнату своего кабинета, и сказал: “Через пять минут будет подписан указ о назначении первого заместителя председателя правительства. Председателем правительства будет Ельцин. Первым заместителем можешь быть ты. Два проекта указа: про тебя и про Гайдара. Но Ельцин не хочет подписывать Гайдара, он его не знает, ничего о нем не слышал. Ельцину не нравится, что Гайдар из газеты “Правда”, из журнала “Коммунист”, поэтому соглашайся”. Я говорю: “Что будет с экономическим договором, какая будет политика?” - “Я тебе честно скажу, этого ничего не будет. Будет просто Россия, отдельное государство. Не будет никакого договора, никакого союза. Большего я тебе сказать не могу”.
Беловежская пуща была впереди, они ее уже тогда готовили, но от всех, в том числе и от меня, эту подготовку скрывали.
- Но СССР-то еще существовал…
- И я интуитивно задал ключевой вопрос жизни: что будет со страной, с экономическим договором? Он же подписан! - Этого не будет, отвечали мне. - А политический какой-то будет? - Не будет. - А что тогда будет? - Ничего не будет. Россия пойдет одна… Сидим мы с товарищем Бурбулисом, и я ему говорю: “Нет, Гена, я на это не согласен”. Он говорит: “Жаль”. И на этом все закончилось.