https://www.crimea.kp.ru/daily/26920.4/3970265/
Задержанный моряк буксира ВМСУ «Яны Капу» находится в московском СИЗО «Лефортово», как и другие его сослуживцы, пытавшиеся прорваться через Керченский пролив. Их апелляции – а моряки считают, что их задержали незаконно — рассматривает Верховный суд Республики Крым, поэтому на заседании обвиняемые присутствуют виртуально, с помощью видеосвязи.
Жалобу Варимеза Верховный суд рассматривал первой.
С самого начала моряк потребовал переводчика. Дальнейший диалог «КП–Крым» приводит целиком.
— В услугах какого переводчика вы нуждаетесь? — попыталась уточнить судья. — По национальности вы болгарин, мы с вами сейчас общаемся на русском языке…
— Но вырос я в Украине.
— Так с украинского на русский или с русского на украинский вам нужен переводчик? На каком языке вы желаете давать показания или пояснения?
— Я не буду давать показаний.
— Тогда я не понимаю логику ваших рассуждений. С какой целью вам нужен переводчик?
— Чтоб переводил.
— С какого на какой??? — судья начинает говорить чуть громче.
— С украинского на русский.
— Вы будете давать пояснения на украинском языке в суде?
— То есть с русского на украинский…
— Вы не владеете русским языком?
— Понимаю, но немножко с трудностями.
— А сейчас вы меня понимаете?
— Да.
Судья задает еще несколько уточняющих вопросов по поводу адреса проживания и регистрации обвиняемого. Варимез вспоминает, что не должен говорить по–русски, и впервые с начала заседания начинает употреблять украинские слова: «Так» и «Ні».
— Вам предъявлено обвинение?
— Я отказываюсь от обвинения! — снова по–русски.
— Суд спрашивает не об этом, я спрашиваю, какого числа предъявили обвинение.
— Я считаю себя военнопленным!
— Да Боже, ваше право! Как хотите! Но давайте вернемся к жалобе…
В разговор вмешивается адвокат, пытается пояснить, что его подзащитный в целом русский понимает, но не знаком со специфической юридической лексикой. На что судья резонно отмечает, что объяснять юридические термины — как раз обязанность защитника.
— При рассмотрении судом первой инстанции вы утверждали, что переводчик не нужен… почему сейчас возникла необходимость? — продолжает интересоваться судья.
Адвокат что–то шепчет моряку. И Владимир Варимез снова переходит на украинский:
— Не зрозумів…
Варимезу все же отказывают в переводчике, так как «не усматривается законных оснований». Не нужен ведь он был раньше, а тут вдруг…
Попытка суда выяснить, поддерживает ли моряк жалобу, которую подал в суд его адвокат, тоже не увенчалась успехом: Варимез отвечает на вопросы суда, мягко говоря, невпопад.
Выходило, что обвиняемый не согласен с доводами своего защитника, но не хочет прекращать производство. Адвокат пытается списать все на «он не понимает».
— А вы тогда зачем присутствуете? Разъясните, что значит «поддерживать жалобу»! Вы–то с ним на каком языке общаетесь? На украинском или на русском? А может, на болгарском? — одергивает судья.
— Я відмовляюсь відповідати, тому що я воєнноплєнний, — выговорил Варимез на ломанном украинском.
Прокурор, который терпеливо молчал все это время, не выдержал:
— Так «воєнноплєнний», — советник юстиции сначала копирует корявое украинское произношение Варимеза, а потом легко переходит на чистый литературный выговор: — Чи військовополонений?
Прокурор поворачивается к судье и, как бы извиняясь, поясняет свою реплику:
— Нет в украинском языке такого слова — «воєнноплєнний»...."