Boriskin wrote: Иначе можно поставить в один ряд обычного московского гопника, академика Лихачева и Александра Зиновьева, что не есть верно.
В каком-то смысле верно вполне.
Для иллюстрации я украду из топика KRoman5 бунинский рассказ, и даже приведу его здесь полностью, благо, небольшой:
ЖУРАВЛИ
Ясный и холодный день поздней осени, еду ровной рысцой по большой дороге. Блеск низкого солнца и пустых полей, осеннее безмолвное ожидание чего-то. Но вот вдали, за мной слышен треск колес. Прислушиваюсь - треск мелкий, быстрый, треск беговых дрожек. Оборачиваюсь - кто-то нагоняет. Этот кто-то все ближе, ближе - уже хорошо видна его во весь дух летящая лошадь, затем он сам, то и дело выглядывающий из-за нее и покрывающий ее то кнутом, то вожжами... Что такое? А он уж вот он, настигает - сквозь треск слышно мощное лошадиное дыхание, слышен отчаянный крик: «Барин, сторонись!» В страхе и недоуменье виляю с дороги - и тотчас же мимо мелькает сперва чудесная, гнедая кобыла, ее глаз, ноздря, новые вожжи сургучного цвета, новая блестящая сбруя, взмыленная под хвостом на ляжках, потом сам седок - чернобородый красавец мужик, совершенно шальной от скачки и какого-то бессмысленного, на все готового исступленья. Он бешено кидает на меня, пролетая, свой яростный взгляд, поражает свежей красной пастью и смолью красивой молодой бороды, новым картузом, желтой шелковой рубахой под распахнувшейся черной поддевкой - узнаю: богатый, хозяйственный мельник из-под Ливен - и как ветер летит дальше. А пролетев с версту, сразу соскакивает с дрожек. Тут уж я гоню к нему и, приближаясь, вижу: лошадь стоит на дороге и тяжко носит боками, сургучные вожжи висят по оглоблям, а сам седок лежит на дороге возле, лицом книзу, раскинув полы поддевки.
- Барин! - дико кричит он в землю. - Барин! И отчаянно взмахивает руками:
- Ах, грустно-о! Ах, улетели журавли, барин!
И, мотая головой, захлебывается пьяными слезами.
И Зиновьев, и Лихачёв, и гопник в ступор от такой сцены не придут. Вполне посопереживают даже. В отличие от Апдайка и вашингтонского бомжа.