И заранее хочу упредить бдительную общественность - нет, это не мое творение, я всегда женщина в своих произведениях.
Спасибо заглянувшим.
----------------------------
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
«Писать стихи о «Брильянтине Тама»… -
Нелегкий труд, скажу вам прямо.»
Эдгар По
Честно говоря, я давно уже хотел писать для телевидения. В голове моей роились тысячи историй, не то, чтобы мной самим придуманных, но вычитанных из разных вполне достойных книг. Читать я научился с трех лет, и вы сами можете подсчитать, сколько интереснейших сюжетов, начиная со «Сказки о глупом мышонке», скопилось и покрылось пылью на моем «чердаке» к тридцати годам. Это при условии, что я проглатывал по два-три тома в неделю. Я повторяю, что лучше бы вам посчитать самим, поскольку цифры, в отличие от букв, давались мне нелегко.
И вот с некоторых пор меня стал преследовать неотвязный и все более настойчивый голос. Чей это был голос? – быть может, спросите вы. Не могу ответить со всей уверенностью, но я чувствовал… Да, да, я чувствовал, это был нежный лепет Музы! «Из тебя выйдет толк!» - пела она, - «Посмотри, сколько сериалов идет на каждом канале! Сколько программ! Сколько передач! Иди туда, иди на голубой огонек, и ты будешь грести деньги лопатой!». Так вливала она мне в уши губительный, но сладкий яд мечтаний. «Ну да», - отвечал я, краснея от скромности, - «ты права, о Муза! Ты права! Я туда пойду!». И я пошел.
Первым моим поприщем стал некий судебный процесс, растянувшийся на четыре года. Начался он лихо – каждый день судья и два адвоката в течение сорока минут с четырьмя перерывами на рекламу ломали копья о нагромождение столь фантастических событий, что описать их мог, скорее, Уэллс, нежели я. Но я старался! В результате моих стараний население нашего городка, включая коматозников и грудных младенцев, четко разделилось на подсудимых, потерпевших и свидетелей. Остальных мы с Музой предлагали телезрителям в виде трупов. Тела погибших громоздились друг на друга, воздвигая надежную опору моего финансового благополучия. Кровь и слезы лились рекой, и в этих потоках я, как старатель, вылавливал крупицы золота. Но всему приходит конец. К четвертому сезону, набирая на клавиатуре слова «адвокат подсудимого», пальцы мои начинали дрожать. Откуда-то снизу к горлу поднимался комок тошноты. «О Муза, где ты?!», - вопрошал я, сглатывая ком. Она молчала, и гулкое эхо отзывалось в моей пустой голове…
…и в пустом желудке. Надо было искать иное применение своему таланту. Влекомый верной Музой, я отправился к последователям Фрейда. Мне казалось, что написать истории людей, которых подавленные страсти загнали на прием к психоаналитику – проще простого. Как я ошибался! На первых порах все шло хорошо. Служители культа были мною довольны. Меня носили на руках! Для начала я переписал им роман Стивенсона. «Свежо!», - сказали они. Ободренный, я адаптировал для них «Отелло». В конце концов, - думал я, - если бы пожилой заслуженный мавр полежал три-четыре часика на кушетке, авось, он со своей Дездемоной счастливо дожил бы до золотой свадьбы. Вероятно, служители думали так же, поскольку гонорар я получил. Третья попытка овладеть психоанализом стала роковой. В поисках сюжетов я обратился к великому и могучему Ивану Сергеевичу. Лучше бы я повесил себе камень на шею! Я был убежден, что мощный и правдивый художник, рисуя обыкновенных людей с их простыми проблемами, придется здесь ко двору. Ан нет! Впрочем, мы с редактором опять таки старались. Каждый по-своему. Она старалась, чтобы история стала интересной, «не смотря ни на что», а я старался удовлетворить ее желания, равно, как и желания режиссера и шеф-редактора. Последние, не смотря ни на Ивана Сергеевича, ни на меня с Музой, желали вещей прямо противоположенных. То ли времена изменились, то ли Муза меня покинула, но, перевернув тургеневских девушек с ног на голову раза три, я остался без вспомоществования.
Но Муза не отставала. Поумерив творческий жар, я пристроился редактором на многообещающий сериал. «Теперь-то авторы будут в моих руках!», - с некоторым злорадством думал я. Казалось, все было продумано. Речь шла о неких людях, зарабатывающих хлеб насущный путем тайной слежки. Однако авторы, кроме как о «жучках», скрытых камерах и ружьях с оптическим прицелом, не имели представления о методах слежения за гражданами. Был призван консультант – вышедший на пенсию сотрудник то ли ФСБ, то ли КГБ, то ли внешней разведки. Через полчаса стало ясно, что никакие пытки, включая «испанский сапог», не заставят его поделиться информацией сорокалетней давности. Он внимательно выслушивал вопрос, с полчаса отвечал на него, после чего авторы, редакторы и прочее руководство возвращались к тоскливому недоумению. Короче, вся аппаратура свелась к банальнейшему ноутбуку, возможности которого не снились даже Биллу Гейтсу. Однако никто не поддался унынию, и за девять месяцев мне удалось сдать три сценария. Нет, не подумайте, что столь долгий срок я вынашивал троих сиамских близнецов! Близнецов было гораздо больше, только я не мог отличить одного от другого. Все они были ровного синюшного оттенка, и я искренне не понимал, почему пятого с краю кладут под капельницу, а остальных выбрасывают на помойку. Родовые муки довели меня до крайности, и, поправ остатки гордости, я подрядился писать в фривольном жанре программы «Для тех, кто не спит».
Собственно, маркиза де Сада я, преодолевая отвращение, прочел для общего развития. Некоторый личный опыт у меня тоже имеется. Требовался «разгул страстей», и я был к нему вполне готов. Я состряпал вполне сносную историю: «Некая дама, обуреваемая эротическими фантазиями, принимает ванну, блаженствуя в благоуханной пене. Выйдя из нее, подобно Афродите, она накидывает кружевной пеньюар и, окуная кружева, вытаскивает затычку. Внезапно воды забурлили и отказались сливаться. Дама вооружается вантузом, сладострастно охватывая его стержень (ведь есть же здесь напоминание о фаллическом культе, не правда ли?). Но сколь не вращала она вантузом и попой (съемка с тыла), результатов это не дало. Она вызывает сантехника. Тот является, потный, брутальный, вооруженный ящиком с инструментами. Одно движение руки и вода с похотливым чавканьем всасывается в слив. Дама в порыве благодарности накрывает на стол. Крупно детали: бутылка водки, соленые огурцы и квашеная капуста. Сантехник, игнорируя хрустальные рюмки, выдувает полбутылки из горла, закусывает капустой, затем сметает со стола все, что на нем осталось. Валит даму на стол лицом вниз (крупный план) и берет ее сзади (отъезд). Охи-вздохи (общий план). На прощанье он сует ей в задницу разводной ключ (раскадровка). Страстный поцелуй (крупно). Затемнение».
Вас это не возбуждает? Нет? Ничего странного. Шеф-редактора и продюсера тоже не возбудило.
Шеф-ред: «А почему сзади? Он же сантехник! Тупой, значит. Ему бы и «миссионерская позиция» подошла. Хотя финал мне нравится». Продюсер: «А вы уверены, что у сантехника может быть разводной ключ? Это как-то нереально. И почему, собственно, сантехник? Дама ведь изысканная, интеллектуальная… В халате… А, может, она больна? Да! Она больна, лежит в постели. Вызывает врача…». Шеф-ред: «Да! Входит врач – потный, брутальный! Достает стетоскоп…». Продюсер: «Да! И втыкает ей в задницу!». Шеф-ред: «Подождите. Не так быстро. Между завязкой и финалом должно быть какое-то действие». Продюсер: «Ну-у, вообще-то должно, конечно. А что автор думает?». Автор (то есть я): «Мне казалось, что это противопоставление изысканности и грубости дает эффект…». Продюсер: «Не эффект, а дефект! Да! Акт дефекации! Пусть дама в пеньюаре сидит на толчке…». Автор: «Да! Гениально! Сексуально! Она нажимает на слив, вода бурлит… Она вызывает…». Редактор: «Врача!». Продюсер: «И он разводной ключ ей в задницу!..».
Муза отступилась. Переписав свой последний опус раз пять и не получив за него ни шиша, я переквалифицировался в сантехники. У меня нет разводного ключа, но…
все таже удушающая реальность, "серость и тишь" (с)